Книжное, экзистенциальное.

Стала меньше работать, и как-то незаметно подкопилось священное время для себя.

С наслаждением стала больше читать (не учебную литературу, а художественную – для удовольствия), думать мысли и, как видите, писать тексты.))
Вот, дочитываю новый роман с юности любимой Людмилы Улицкой – «Лестница Якова».
Как и в прежних ее книгах, здесь про людей, времена, которые не выбирают, отношения и судьбы, я такое люблю.
Например, очень трогает одна из сюжетных линий, — отношения, большая часть которых описана через письма друг другу, поскольку было многое, что разлучило его и ее: революция, войны, ссылки.
И очень видно, как время влияло на людей, и в каком тонком месте, рвалось то, что при других обстоятельствах бы, возможно, выдержало: «Здесь сказывалась более всего разница их внутреннего устройства: Марусе, чтобы быть счастливой, необходимы были постоянные знаки удачи, успеха, признания, и пока Маруся восхищалась Яковом, уверена была в их блестящем будущем, силы ее удесятерялись. Но бурный темперамент сочетался в ней с хрупкостью и слабосильностью, а яркость желаний с их легкой испаряемостью. Переносить удары жизни душа ее отказывалась, она роптала, винила обстоятельства, впадала в отчаяние.
Якову ощущение “несчастности” было чуждо, он не позволял себе этого чувства, стыдился, когда оно мелькало, и в самых тяжелых обстоятельствах старался извлекать радость из ежедневных мелких подарков жизни: выглянувшего солнца, зеленой ветки в окне, встреченного по дороге приятного человека, с которым можно побеседовать, а главное – хорошей книги. Маруся тоже умела радоваться всякой малости, но для этого нужен был рядом Яков, потому что, если не было свидетеля и зрителя, радость хуже удавалась. Артисту всегда нужна публика.
Он был уверен, что смог бы перебороть Марусину подавленность своей мужской властью, той чудесной и редкой близостью, которая так украшала их совместную жизнь. Погладить, приласкать, поцеловать, довести до высшего пика взаимного наслаждения и даже перейти в чистейшую область, которая находилась за пределом плотской радости…
Но, как бы виртуозно ни владел он пером, какие бы нежные письма ни писал он жене, его физическое отсутствие было непреодолимым препятствием. Он чувствовал это по ее письмам, по раздражению, которое в них прорывалось, по укорам и уколам, а главное, по все возрастающей энергии идеологического протеста – она называла себя “беспартийной большевичкой”, а Якова обвиняла в политической близорукости и погруженности в мелкобуржуазное болото. Она неотвратимо отдалялась…».